Салимов удел [= Жребий; Судьба Салема; Город зла; Судьба Иерусалима ] - Стивен Кинг

Промчавшись через кухню, Бен вывалился из дверей черногохода. Ступени крыльца ушли из-под ног, и он полетел головой вниз, в землю. Онподнялся на колени, ползком двинулся вперед, встал на ноги и оглянулся. Ничего.Дом возвышался над ним, но без умысла, остатки зла незаметно ускользнули из егостен. Это снова был просто дом.

Запрокинув голову и глубоко, со свистом втягивая воздух, БенМирс стоял в мертвой тишине на задушенном сорняками заднем дворе.

16

Осенью вечер в Удел приходит так.

Сперва солнце высвобождает воздух из своего некрепкогозахвата, отчего тот становится холодным и вспоминает, что на носу зима, котораябудет долгой. Появляются жидкие тучи, вытягиваются тени — тени, лишенные ширинылетних теней, негустые от того, что на деревьях нет листьев, а в небе — пухлыхоблаков. Эти продолговатые недобрые тени вгрызаются в землю, как зубы.

Чем ближе солнце к горизонту, тем глубже его щедрый желтыйцвет, тем более нездоровый оттенок он приобретает, пока не нальется гневнымвоспаленно-оранжевым сверканием. Это пестрое зарево раскрашивает облачнуюпелену горизонта красным, потом — оранжевым, багровым и, наконец, пурпурным.Иногда большие клочья облаков неторопливо расходятся и пропускают в промоиныснопы невинно-желтого солнечного света, полные жгучей тоски по ушедшему лету.

Шесть часов, время ужина. В Уделе обедают в полдень, асвертки с ленчем, которые народ, уходя на работу, хватает с кухонного стола,известны как «второй завтрак». Мэйбл Уэртс, на чьих костях обвис нездоровыйстарческий жир, садится съесть вареную цыплячью грудку и запить ее чашечкойлиптонского чая, телефон же занимает место подле ее локтя. В пансионе Евысходятся к ужину жильцы — неважно, что за трапезу они разделят: полуфабрикатныйобед, тушенку, консервированные бобы (которые, увы, совершенно не похожи на тебобы, что много лет назад пекли наши матушки, убивая на это все субботнее утрои день), спагетти или разогретые гамбургеры, прихваченные в фолмутском«Макдональдсе» по дороге с работы. Раздраженная Ева сидит в гостиной, играет сГровером Верриллом в «джин-рамми» и фыркает на остальных, чтобы подтирали засобой жир и перестали, черт побери, свинячить по всему дому. Никто неприпоминает, чтобы Ева хоть раз вот так нервничала, как кошка, и кидалась навсех, как шавка. Но все знают, в чем дело, даже если самой Еве причинанепонятна. Мистер и миссис Питри жуют в кухне сэндвичи, пытаясь разгадатьтолько что состоявшийся телефонный разговор с местным падре, отцом Каллахэном.«Ваш сын со мной. С ним все в порядке. Скоро я привезу его домой. До свидания».Они уже обсудили, не позвонить ли местному представителю закона, ПаркинсуДжиллеспи, и решили обождать еще немного — в сыне, который всегда был тем, чтоДжун Питри любила именовать «Серьезный Мальчик», они успели ощутить какую-то перемену.И все же над ними висят неузнанные призраки Ральфи и Дэнни Гликов.

Милт Кроссен на задах своего магазина запивает хлеб молоком.С тех пор, как в шестьдесят восьмом умерла его жена, аппетит у Милта из рук вонплохой. Делберт Марки, владелец кафе «У Делла», методично прокладывает путьчерез пяток гамбургеров, которые поджарил себе в гриле. Он сдобрил их горчицейи горками свежего сырого лука, и весь вечер будет жаловаться всякому, ктостанет слушать, что кислотность с несварением желудка медленно, но верно сводятего в могилу. Экономка отца Каллахэна, Рода Корлесс, ничего не ест. Онатревожится за отца Каллахэна, который где-то бьет ноги по дорогам. ХэрриетДорхэм с домочадцами заняты свиными отбивными. У Карла Смита, вдовеющего спятьдесят седьмого года, на ужин одна вареная картофелина и бутылка «Мокси».Семейство Дерека Боддина приступило к ветчине с брюссельской капустой. «Э-эх-х,— говорит Ричи Боддин, низложенный хулиган, — брюссельская капуста…» «Или ты еесъешь, или я тебе жопу задом наперед поставлю», — обещает Дерек. Он сам терпетьне может брюссельскую капусту.

У Реджи и Бонни Сойер на ужин жареные ребрышки, замороженнаякукуруза, картофель по-французски, а на десерт — шоколадный пудинг с густойподливкой. Все это — любимые кушанья Реджи. Бонни, у которой только-тольконачали бледнеть синяки, подает на стол молча, опустив глаза. Реджи мерно,сосредоточенно жует, за ужином он прикончит три банки «Буда». Бонни ест стоя.Ей все еще слишком больно сидеть. Особого аппетита у нее нет, но она все равноест — не то Реджи заметит и что-нибудь сказанет. В тот вечер, излупив Бонни,Реджи спустил в сортир все пилюли жены и изнасиловал ее. И с тех пор насиловалкаждую ночь.

К четверти седьмого почти вся еда съедена, почти всепослеобеденные сигареты, сигары и трубки выкурены, почти со всех столов убрано.Тарелки моются, ополаскиваются и отправляются в сушилки. Ребятишек помладшезагоняют в пижамы и отсылают в другую комнату посмотреть перед сном телевизор.Спаливший к чертовой матери полную сковороду телятины Рой Макдугаллчертыхается, выбрасывая ее (вместе со сковородкой) в помойку. Натянув джинсовуюкуртку, он берет курс к Деллу, оставляя эту проклятую, ни на что не годнуюсвинью —свою жену — дрыхнуть в спальне. Пацан помер, жене все стало по фигу,ужин сгорел к чертям собачьим. Самое время надраться. Может быть, самое времясобрать манатки и отвалить из этого городишки, который и ломаного гроша нестоит.

В небольшой квартирке на Тэггарт-стрит, отходящей отДжойнтер-авеню, чтобы очень скоро закончиться тупиком позади муниципалитета,Джо Крейн получает сомнительный дар небес. Прикончив мисочку дробленой пшеницы,он усаживается перед телевизором, и вдруг левую сторону груди и руку парализуетвнезапная боль. Джо думает: «Что такое? Сердечко?» Это оказывается чистойправдой. Крейн поднимается, успевает пройти полдороги к телефону, а потом больвдруг разбухает и сбивает его с ног. Джо падает, как молодой бычок под удароммолота. Телевизор продолжает бормотать, а найдут Джо Крейна через сутки. Этанаступившая в без десяти семь вечера смерть будет шестого октября единственнойестественной смертью в Иерусалимовом Уделе.

К семи часам доспехи красок, в которые оделся горизонт,съеживаются до ярко-оранжевой полоски на западе — можно подумать, что за краемземли кто-то растопил несколько печей. На востоке уже высыпали звезды. Ониблестят ровно, жестко, как алмазы. В это время года в них нет ниблагосклонности, ни успокоения влюбленным — они сверкают в прекрасномбезразличии.

Детям подошло время ложиться спать — родители сейчасотправят малышей в кровати и колыбельки, а на слезные просьбы позволить лечьчуточку попозже или не гасить свет будут только улыбаться и снисходительнооткрывать дверцы шкафов, чтобы показать: там ничего нет. Вокруг же на мрачныхкрылах подымаются животные инстинкты ночи. Настал час вампира.

17

Когда Джимми с Беном вошли в палату, Мэтт дремал, но почтимгновенно очнулся, стиснув зажатый в правой руке крест. Взгляд учителя коснулсяДжимми, перекочевал на Бена… и задержался.

— Что случилось?

Джимми коротко объяснил.